«Гражданская война» и прочие клише. Почему важно изучать терминологию, контекст и данные?

На пятом году после Евромайдана и «Русской весны» российские нарративы о «гражданской войне в Украине» вновь появились в медиа-пространстве. 12 февраля Совет Безопасности ООН (СБ ООН) провел заседание, созванное Россией, чтобы обсудить ход выполнения Минских соглашений.

И хотя официально встреча была посвящена четвертой годовщине Минских соглашений, украинская сторона утверждала, что настоящей целью было отвлечение внимания от будущего собрания СБ ООН 20 февраля, которое было бы посвящено печальной годовщине – пяти годам конфликта в Украине. Во время встречи 12 февраля Постоянный представитель Германии Кристоф Хойсген критиковал Россию за ее вмешательство в украинские территории и нарушение международного права.

Хотя в международных организациях существует консенсус, что конфликт в Украине имеет сложный характер и является одновременно «международным» и «не-международным» (подробнее об этой терминологии в тексте ниже), некоторые интеллектуалы и исследователи продолжают цепляться за российские нарративы «гражданской войны в Украине». Например, уважаемый политолог Джесси Дрисколл опубликовал свой доклад на веб-сайте PONARS Eurasia, где он утверждает, что мы должны рассмотреть возможность принятия терминологии «гражданской войны» для Украины.

По мнению Дрисколла, назвать конфликт в Украине гражданской войной – необходимая предпосылка для свободных и честных выборов на Донбассе, а также для окончательного выполнения Минских соглашений.

Джесси Дрисколл является доцентом политологии и главой Института глобального лидерства в школе Глобальной политики и стратегирования. Его книга «Военачальники и коалиционная политика в постсоветских государствах» описывает конфликты в Грузии и Таджикистане.

Мы считаем, что аргументы, изложенные в его тексте, отделены от эмпирической реальности и поэтому чрезвычайно вредны как для укрепления мира в Украине, так и для устойчивых международных отношений в регионе.

Какие аргументы приведены?

#1. Проблема обязательств

Главный аргумент, представленный Джесси Дрисколлом, заключается в том, что перед украинским правительством стоит так называемая проблема обязательств. Простыми словами, если мы считаем, что война на Донбассе является вторжением или оккупацией со стороны иностранного врага, то ожидаем, что большинство политических проблем на Донбассе будет решено, если иностранные солдаты пойдут домой. Эта идея предполагает, что украинское правительство не готово брать на себя ответственность за политическую реинтеграцию Донбасса. Такое отсутствие мотивации называется проблемой обязательств. Джесси Дрисколл считает, что мы можем разработать политику, которая побудит украинское правительство взять на себя больше ответственности. Эта политика начинается с принятия термина «гражданская война». Тем самым украинское правительство полностью признает свою ответственность за всех граждан, воевавших с обеих сторон.

Доказательства?

К сожалению, д-р Дрисколл не приводит никаких доказательств в пользу своего утверждения. Нужно понимать, что «проблема обязательств» (или дилемма) является теоретической моделью. В социальных науках есть множество подобных теоретических дилемм. Например, «дилемма заключенного» или «трагедия общих ресурсов». Эти дилеммы не надо проверять эмпирически, посещая настоящую тюрьму и разговаривая с реальными заключенными. Это именно теоретические модели, иллюстрирующие механизмы индивидуально и(или) группового поведения. Однако, когда мы переходим к моделированию политических изменений (policy), все меняется. Такая работа требует контекста. Есть ли какие-то эмпирические доказательства того, что Украина на самом деле имеет достаточно стимулов, чтобы стремиться к реинтеграции Донбасса? Много! Например:

• Выступления влиятельных политиков показывают, что все они признают важным вопрос мира и реинтеграции Донбасса [1]. Хотя они не сходятся в том, как решить эту проблему, все они соглашаются, что этот вопрос важен.
• Опрос среди депутатов девяти политических партий в парламенте показал, что депутаты (даже оппозиция) не согласны с термином «гражданская война» [2]. Эти политики предложили широкую палитру мнений о том, как Донбасс должен быть реинтегрирован. Некоторые из них были достаточно жесткими (например, временно лишая людей их права голоса). Но опрошенным точно хватало ощущения «обязательств» в отношении Донбасса.
• Репрезентативные опросы показывают, что большинство украинцев соглашаются, что компромисс является самым лучшим решением для мира [3]. Более того, подобные результаты можно увидеть в качественных интервью [4]. Опираясь на эти интервью, украинские исследователи утверждают, что Донбасс должен быть реинтегрирован украинским правительством с использованием «мягкой силы». Такой взгляд общественности и экспертов создает определенное давление на политиков. В целом, Украина продемонстрировала много сигналов о том, что обычные люди и политические элиты привержены идее реинтеграции (иначе говоря, «проблема обязательств» немного преувеличена).

#2. Преданность кому? «Россияне» в Украине

Вторая часть аргумента д-ра Дрисколла имеет достаточно чувствительный характер. Как и многие до него, д-р Дрисколл пытается сказать что-то о «российском населении Украины». К сожалению, он не дает четкого определения этой группе. Хотя он не говорит об этнических россиянах, тем не менее Дрисколл привносит «этнические» сравнения в свой текст, например, когда говорит об этнических квотах в Боснии. По сути, когда он пишет о «российском населении Украины», он имеет в виду людей, которые либо «русскоязычные», либо «воспринимают себя как россияне». Он также подчеркивает, что они были свидетелями войны («имеют личные шрамы») и собираются «жить на территории Украины». Важнее всего то, что он применяет эпитет «многомиллионное» к этой неопределенной группе людей. Правильно ли так говорить?

Доказательства?

• По данным переписи населения 2001 года, на Донбассе было около 2,8 млн человек, которые заявили о своей национальности как россияне. Это составляло около 38% тогдашнего Донбасса. Много россиян проживало в городах, которые сейчас находятся под контролем так называемой Донецкой народной республики (ДНР) и Луганской народной республики (ЛНР), но в 2001 году они составляли не более 45 процентов населения.
• Перепись 2001 года показывает, что те, сообщившие о своей национальности как о российской, преимущественно использовали русский язык как родной. Но при этом довольно много этнических украинцев говорят по-русски на Донбассе (см. Карты по данным in.ua на основе данных переписи 2001 года). Поэтому надо быть очень осторожным в утверждениях относительно русскоязычного населения в Украине – не все русскоязычные люди являются этническими россиянами. Еще большей ошибкой было бы приписать определенные пророссийские настроения всем русскоязычным или этническим россиянам, как это мы показываем далее.
• Данные исследования Института социологии НАН Украины показывают, что в 2014 году, накануне войны, около 30% респондентов на Донбассе называли себя россиянами. Согласно ретроспективным расчетам, в 2014 году 30% составляло примерно 1,9-2,0 млн граждан. Сколько среди них тех, кто «сейчас дома и собирается жить на территории Украины после того, как умолкнут орудия? Можно с уверенностью предположить, что значительная часть из них переехала в Россию и подконтрольные украинской власти территории. Согласно последним данным Министерства социальной политики (4 февраля 2019 года), на контролируемой правительством территории Украины зарегистрировано 1 358 020 ВПЛ из Донбасса и Крыма. Это общее количество для Донбасса и Крыма, и оно очень приблизительно указывает на то, сколько людей переехало из Донбасса. И все же можно с уверенностью предположить, что оттуда выехало много людей. Есть также люди, которые не зарегистрировались по месту прибытия, а также те, кто переехал в Россию. Также резонно предположить, что к числу тех, кто переехал, относятся и те, кто идентифицировал себя как россиян.
• Когда речь идет о политических взглядах этих людей, по данным КМИС, в 2014 году лишь около 30% жителей Донбасса, идентифицирующих себя как россияне хотели присоединиться к России. Опять же, люди, идентифицирующие себя как россияне не однородны в своих взглядах, и многие из них фактически поддерживают украинское правительство.

Играя роль адвоката дьявола, мы могли бы предложить другой способ измерить «россиян». Например, мы можем утверждать, что некоторые украинцы могут быть объединены в одну группу «россиян», если эти люди разделят определенные пророссийские или антиукраинские установки и нарративы. Однако такие люди жили и в других регионах Украины (3 марта 2015 года, КМИС). Иными словами, эта конструктивистская теория не помогает нам определить конкретные политические проблемы и требования именно «россиян на Донбассе».

В целом, было бы резонно сказать, что реальное число россиян на Донбассе меньше, чем 1,9 млн. Более того, многие из них поддерживают украинское правительство. Поэтому мы считаем, что формулировка «многомиллионное… население» является серьезной манипуляцией, которая не может служить полезным упражнением для анализа. Конечно, любое число важно при оценке человеческой судьбы.10 тысяч, 100 тысяч или 1 миллион – это все очень много людей. И эти люди заслуживают достоинства, безопасности и политических свобод, как и любые другие люди. Однако д-р Дрисколл вообще избегает говорить о цифрах и источниках данных. Он представляет центральный аргумент своего текста без четких определений и со значительными преувеличениями в описании количества людей. Это делает его выступление более привлекательным и убедительным для некоторых людей, но менее привязанным к эмпирической реальности. Таким образом его обоснования «проблемы обязательств» путем включения «российского населения» в общенациональный диалог основывается на манипуляциях. Неправильные цифры являются основой для плохой политики и искаженных институций, и такие манипуляции следует осуждать ученым и исследователям.

#3. Конфликт «Тип 4» – не «гражданская война»

Для того, чтобы оправдать свое применение термина «гражданская война», Дрисколл ссылается на независимую научную мысль. Однако проверка фактов говорит, что д-р Дрисколл ошибается. Он утверждает: «Терминология гражданской войны соответствует академическим стандартам, о чем свидетельствует тот факт, что Институт исследований мира в Осло (PRIO) кодирует конфликт Украины как гражданскую войну».

Тщательно рассмотрим эту цитату. Прежде всего, он не привел ссылку. Во-вторых, он неправильно назвал источник. На самом деле, он, скорее всего, хотел сказать «База данных о вооруженных конфликтах UCDP/PRIO» (ссылка 1, ссылка 2, ссылка 3). Это важный нюанс, поскольку эта база данных является результатом совместных усилий более чем одной организации. Итак, сложно понять, кого именно цитирует Дрисколл. Наконец – и это самое главное, – в базе данных отсутствуют слова «гражданская война». На самом деле, конфликт в Украине закодирован как «тип 4». Тип 4 – «Интернационализированный внутренний вооруженный конфликт, который происходит между правительством государства и одной или несколькими внутренними группами при вмешательстве других государств (второстепенных сторон) с одной или обеих сторон».

Определение, приведенное выше, не содержит слов «гражданская война», тем не менее возможно предположить, что оно означает (или описывает) гражданские войны по существу. Да, действительно, некий автор может трактовать это определение как гражданскую войну. Тем не менее, это будет личной интерпретацией автора. Если д-р Дрисколл считает, что «Тип 4» это гражданская война, то он должен утверждать, что это его мнение, а не приписывать его организации, которую он якобы цитирует.

Дополнительные причины обеспокоенности

Существовала ли вообще проблема терминологии?

Дрисколл говорит, что «вторжение и гражданская война не являются взаимоисключающими терминами в академическом словаре». Если ученые достаточно мудры, чтобы прийти к такому выводу, то почему же ответственные за политику не могут сделать то же самое? Ответ на этот вопрос очень простой – на самом деле, могут. Более того, они делали это в течение длительного времени. Проблемы терминологии, озвученной д-ром Дрисколлом не существует. Ведущие международные организации фактически признают, что Украина имеет как внутренний, так и внешний конфликт.

Например, Международный уголовный суд пишет, что Украина переживает «немеждународный вооруженный конфликт» (параграф 168) и «международный вооруженный конфликт… параллельно с немеждународным вооруженным конфликтом» (параграф 169). В этом же ключе RULAC (инициатива Женевской академии международного гуманитарного права и прав человека) утверждает, что «…помимо немеждународных вооруженных конфликтов между повстанцами и правительством, есть, как кажется, параллельный международный вооруженный конфликт между Украиной и Россией». Иными словами, существует значительный консенсус среди юридических экспертов, что в конфликте участвуют как внутренние, так и внешние силы.

Обычно исследователи тратят много времени на обоснование проблемы (с точки зрения научной и социальной актуальности), и только затем начинают работать над решением проблемы. Д-р Дрисколл избрал противоположный подход. Он предложил решить проблему, забыв в сперва обосновать ее существование.

Повторно выступая в роли адвоката дьявола, можно предположить, что д-р Дрисколл говорит об обычных украинцах – именно они должны изменить свои языковые навыки и приспособиться к словам «гражданская война». Иными словами, он советует не политикам или ученым, а простым людям. Однако и это предположение может быть опровергнуто. Проблемы терминологии не существует и в этом случае, поэтому и решать ее нельзя. Как мы уже написали выше в ссылках на данные опросов, и политики и простые украинцы знают о сложном характере конфликта на Донбассе. Более того, ведущие украинские аналитические центры и социологи используют термин «Россия и сепаратисты» во время проведения опросов. Как показал опрос КМИС (отчет от Детектор Медиа), проведенный в феврале 2018 года, 52% украинцев считают, что война была инициирована «Россией и сепаратистами» [5].

Действительно ли озвученные проблемы являются гипотетическими? Нет!

Говоря о проблемах в гипотетическом стиле, Дрисколл предлагает рассмотреть, что произошло бы, если бы российские солдаты пошли домой. Но в действительности мы знаем примеры, когда это уже произошло. Хорошим примером может служить город Славянск, который был захвачен русскими войсками. Граждане города вернулись к нормальной жизни после его де-оккупации. В 2015 году, после местных выборов, там было избрано 36 новых депутатов. Действительно, на голосование пришло не очень много людей (явка – 28 процентов), но 22 избранных депутата (60 процентов) были из партии «Оппозиционный блок». Эта партия, во-первых, в оппозиции к правительству и, во-вторых, популярна среди электората бывшей «Партии регионов». Таким образом, нет никаких серьезных доказательств того, что оппозиционная партия либо ее электорат были бы репрессированы или исключены из политического процесса. Нормализованная жизнь в Славянске указывает, что украинская сторона не страдает от проблемы обязательств, как хочет показать Дрисколл.

Где «за и против»?

Мы считаем, что любое предложение по устроению политики (policy) следует тщательно оценивать, используя подход, включающий расчеты «за и против», «анализ затрат и выгод» или что-то вроде «SWOT-анализа». К сожалению, д-р Дрисколл избегает такого сложного анализа. Он не говорит о возможных негативных последствиях использования терминологии «гражданская война», например, что это позволит России избежать наказания за международные преступления.

Риторика

Дрисколл описывает свой аргумент как сложное и неочевидное долгосрочное решение. Таким образом, его критики заранее клеймятся как «недальновидные». Хотя он и утверждает в своем тексте, что Россия ответственна за агрессию и что он не намерен ее «отбеливать», автор ничего не говорит о том, как терминология «гражданской войны» повлияет на «проблему обязательств» со стороны именно России. Вместо этого он сосредотачивается только на «проблеме обязательств» Украины. Такое отсутствие равновесия является тревожным.

Вывод

Обычно мы ожидаем, что в аналитических текстах (policy memos) сначала формулируется проблема, а затем предлагаются решения, основанные на доказательствах. К сожалению, текст Джесси Дрисколла далек от этого. Перечень претензий к тексту д-ра Дрисколла непомерный. Автор не предоставляет доказательств существования и актуальности проблемы терминологии. Собственно, наши ссылки на Международный уголовный суд свидетельствуют об обратном. Более того, публичные дебаты в Украине с участием политиков, экспертов и представителей общественности показывают, что эта проблема сильно преувеличена.

К тому же, д-р Дрисколл обосновывает свое решение, прибегая к двум значительным манипуляциям. Во-первых, он приписывает собственное мнение относительно термина «гражданская война» в Украине уважаемой международной базе данных. Во-вторых, использует очень сильный и искажающий оборот речи в отношении размера российского населения в Украине («многомиллионное»), чтобы звучать убедительно, хотя эти слова можно с легкостью развенчать данными. Ко всему прочему, он игнорирует местный контекст, пренебрегает переписями, опросами, качественными данным местных исследователей и ученых, обсуждает реальные события в гипотетическом стиле и демонстрирует отсутствие баланса в оценках Украины и России. В целом, кажется, Дрисколл опирается на теоретические дилеммы, клише и, возможно, на свой опыт работы в посткоммунистической Центральной Азии и на Кавказе, который часто неприменим к российско-украинским отношениям – как нынешним, так и историческим. Его анализ игнорирует эмпирические данные и, следовательно, является серьезной угрозой для построения мира в Украине и для международных отношений в регионе.

В то же время мы хотели бы подчеркнуть, что не критикуем теорию как таковую и не отказываем кому-либо в праве ставить под сомнение существующий консенсус, а также задавать неудобные вопросы и искать комплексные долгосрочные решения. И все же мы верим в верховенство данных, операционализацию и эмпирический анализ. Мы надеемся, что многолетний сбор данных (как качественных, так и количественных) многочисленными украинскими учеными и организациями не будет отвергнут уважаемыми иностранными учеными в будущем и что местный контекст будет учитываться серьезнее.

Есть ли иной способ поднять крайне серьезную проблему конфликта в Украине и обсуждать ее? Бесспорно, есть! Например, чтобы написать данный текст, мы искали определения у разных международных организаций, проверяли данные переписей населения и опросов, исследовали данные выборов, читали существующие исследования в отношении украинских политических элит, читали пресс-релизы аналитических центров и публикации в СМИ. Конечно, мы опирались на собственный опыт и предыдущие знания. Но работа с эмпирическими данными помогает бороться с личными предубеждениями. Мы также обсуждали результаты с коллегами, потому что верим в ценность рецензирования. Для прозрачности мы приводим все ссылки, указываем определения и факты. Мы призываем иностранных политических экспертов, не являющихся специалистами в украинском контексте, придерживаться таких же шагов, чтобы в дальнейшем избегать каких-либо недоразумений в отношении данных и контекста.

Примечания