Экономика Восстания на Востоке Украины

С политической точки зрения, экономическую подоплеку конфликта на Донбассе следует воспринимать положительно. Несмотря на этноцентрическое медийное освещение войны в России и на Западе, полученные данные показывают, что попытки разделить Украину по этническому или языковому признаку, скорее всего, обречены на провал.

В апреле 2014 года агрессивно настроенная толпа и вооруженные люди начали захватывать административные здания и отделения милиции на востоке Украины, размахивая российскими флагами и провозглашая создание «народных республик» в Донецке и Луганске. Уже тогда некоторые эксперты предупреждали, что «пророссийские» беспорядки могут распространиться и на другие регионы на юго-западе Украины — на территорию, которую российский президент Владимир Путин назвал исторической «Новороссией».

Несмотря на эти прогнозы, восстание оказалось на удивление локализованным. Ни один регион за пределами Донецкой и Луганской областей не стал местом развертывания масштабных вооруженных конфликтов и не перешел под контроль повстанцев. Сепаратисты не только не смогли реализовать проект расширения «Новороссии», которая раскинулась бы от Харькова до Одессы, — им не удалось закрепиться даже в пределах Донбасса. В любой момент в течение первого года конфликта под контролем повстанцев находились не более 63% населенных пунктов Донецкой и Луганской областей, и жители не более четверти этих территорий сопротивлялись правительственным силам при попытках Киева их освободить.

Чем можно объяснить локальные особенности восстаний? Почему проявления насилия со стороны повстанцев более жестоки в тех или иных регионах? Почему некоторые города на востоке Украины остались под контролем правительства, тогда как другие попали в руки сепаратистов?

Наиболее распространенные ответы на эти вопросы можно разделить на две категории: этническая принадлежность и экономическая ситуация. Согласно первой точке зрения, восстание произойдет с большей вероятностью и будет более жестоким в местах компактного проживания этнических и языковых меньшинств — в нашем случае, русских и русскоязычных украинцев. Следуя этой логике, сконцентрированные по географическому принципу меньшинства способны преодолеть определенные препятствия в организации повстанческих действий — в частности, отслеживать и наказывать перебежчиков — одновременно привлекая приток боевиков, оружия и экономической помощи от родственных этнических групп в соседних странах. Владимир Путин был одним из тех, кто назвал конфликт прежде всего этническим: «Вопрос в том, чтобы обеспечить законные права и интересы русских и русскоязычных граждан на юго-востоке Украины».

Еще одним объяснением повстанческих движений являются альтернативные экономические издержки. Согласно этой точке зрения, по мере снижения выгоды от менее рискованного легального бизнеса — по сравнению с доходами от повстанческой деятельности — участие в повстанческих движениях должно возрастать. Поскольку Майдан и Революция достоинства провозгласили приверженность европейским ценностям и выбрали курс на сближение с Европой, отказавшись от Таможенного союза с Россией, альтернативные издержки беспорядков на Донбассе уменьшились. Будучи промышленно развитым регионом с прочными экономическими связями с Россией, Донбасс подвергался потенциальным негативным экономическим потрясениям, вызванным открытостью торговли с ЕС, ограничениями и торговыми барьерами с Россией. Один из боевиков батальона «Восток» подытожил эту точку зрения: «Шахты начали закрываться. Я потерял работу. После того, что произошло весной, я решил пойти защищать свой город».

В статье, которая будет опубликована в следующем номере «Журнала сравнительной экономики», я оцениваю относительную убедительность этих двух точек зрения, используя новые микро-уровневые данные о проявлениях насилия, о национальном составе и экономической деятельности на востоке Украины. Я пришел к выводу, что экономические факторы являются более весомыми для прогнозирования проявлений насилия со стороны повстанцев и установления контроля над территориями, нежели принадлежность к русскому этносу или язык общения. Фактор этнической принадлежности срабатывал только там, где экономические стимулы для восстания были слабыми. Сепаратисты на востоке Украины были «пророссийскими» не потому, что говорили по-русски, а потому, что их экономическое благосостояние на протяжении длительного времени зависело от торговли с Россией, и они увидели, что их источник средств к существованию оказался под угрозой.

Экономическое обоснование пророссийского восстания становится очевидным из новых данных о проявлениях насилия и установлении контроля, собранных из информационных сообщений украинских и российских новостных агентств, заявлений правительства и повстанцев, ежедневных «карт зоны конфликта», обнародованных обеими сторонами, а также новостных лент социальных медиа. Данные включают 10 567 случаев применения насилия на Донбассе на уровне населенных пунктов, зафиксированные в период между бегством президента Виктора Януковича в феврале 2014 и вторым Минским соглашением о прекращении огня, подписанным в феврале 2015 года. Рисунок 1 показывает географическое распределение случаев применения насилия со стороны повстанцев и установления контроля территории в течение первого года конфликта.

Чтобы объяснить расхождения во времени и интенсивности проявлений насилия и установления контроля, я учел количественное соотношение русскоязычных граждан, проживающих в каждом населенном пункте, и количественное соотношение местной рабочей силы, задействованной в трех отраслях промышленности, наиболее уязвимых к экономическим потрясениям после Евромайдана. Сюда входит чрезвычайно зависимая от экспорта в Россию и сверхчувствительная к российскому замещению импорта машиностроительная отрасль, которой пока не хватает альтернативных краткосрочных экспортных рынков. С другой стороны находится менее зависимая от России металлургическая отрасль, которая могла бы получить потенциальную выгоду от развития торговли с ЕС. Я также учел уровень занятости в горнодобывающей отрасли, которая со времен Януковича зависит от государственных субсидий и очень уязвима к режиму жесткой экономии МВФ. Учитывая относительную уязвимость этих отраслей к экономическим потрясениям после Евромайдана, следовало бы ожидать, что альтернативные издержки восстания будут низкими в ​​городах с развитой машиностроительной промышленностью, высокими — в городах с металлургической промышленностью и средними — в шахтерских городах. Рисунок 2 показывает пространственное распределение этих величин. Я также учел ряд других потенциальных факторов проявлений насилия, в частности, территорию, логистику, близость к российской границе, довоенные особенности избирательного процесса, а также побочное влияние активности повстанцев в соседних городах.

Статистический анализ этих данных показывает, что довоенный состав занятости в том или ином населенном пункте точнее и надежнее указывает на вероятность развертывания повстанческой деятельности, чем этнический и языковой состав местного населения. В населенных пунктах, более подверженных негативным потрясениям в сфере торговли с Россией (населенные пункты с высокой долей населения, задействованного в машиностроении и горнодобывающей промышленности), существовал высокий риск проявлений насилия со стороны повстанцев в целом, и они были более жестокими. Для среднестатистического населенного пункта Донбасса повышение уровня рабочей силы в машиностроительной отрасли от одного стандартного отклонения ниже (4%) до одного стандартного отклонения выше среднего (26%) приводит к повышению на 44% (95% возможного интервала: повышение на 34% -56%) случаев применения насилия со стороны повстанцев еженедельно.

Населенные пункты, местное население которых было чрезвычайно уязвимым к краху торговых отношений с Россией, также попали под контроль повстанцев. Правительству понадобилось больше времени на их освобождение, чем на освобождение населенных пунктов, где трудовые ресурсы были менее зависимыми от экспорта в Россию. Вероятность того, что населенный пункт с уровнем занятости выше среднего в уязвимой машиностроительной отрасли попадет под контроль повстанцев, была вдвое выше, чем аналогичная вероятность для населенного пункта с занятостью ниже среднего уровня в отрасли.

В то же время, существует мало доказательств «влияния русского языка» на уровень применения насилия, или доказательств взаимодействия между языком и экономикой. Влияние довоенного уровня занятости в промышленности на беспорядки одинаково в населенных пунктах как с русскоязычным, так и с украиноязычным большинством. Русский язык оказался чуть более весомым фактором для прогнозирования установления контроля повстанцев, но только при определенных условиях. В частности, при условии сравнительно низкого уровня экономической зависимости от России населенные пункты с высоким процентом русскоязычного населения подвергались большему риску оказаться под контролем повстанцев в начале конфликта. «Влияние языка» исчезало в населенных пунктах, где была хорошо развита ​​одна из трех вышеупомянутых отраслей промышленности. Иными словами, этническая принадлежность и язык имели влияние только там, где экономические стимулы для восстания были слабыми.

На первый взгляд, вполне рациональная экономическая заинтересованность, лежащая в основе конфликта, может сбить с толку в связи с колоссальными военными потерями. Через 18 месяцев после того, как вооруженные группы начали захватывать правительственные здания на Донбассе, погибли более 8 000 человек, более миллиона человек стали вынужденными переселенцами. В 2014 году объемы промышленного производства региона упали на 49,9%, объем экспорта машинного оборудования в Россию снизился на 82%. Многие заводы закрылись из-за серьезных повреждений в результате обстрела. С разрушенными аэропортами, отрезанными железнодорожными путями и заминированными дорогами экспортно-ориентированная экономика региона оказалась в изоляции от внешнего мира. Если бы местные машинисты и шахтеры знали масштабы грядущих разрушений, экономическая подоплека восстания выглядела бы менее убедительной. Впрочем, выбирая между рискованным путем восстания с целью удержать источник средств к существованию и почти неизбежной потерей дохода, многие выбрали первый вариант.

С политической точки зрения, новости об экономической подоплеке конфликта на Донбассе следует воспринимать положительно. Несмотря на этноцентрическое медийное освещение войны в России и на Западе, полученные данные показывают, что попытки разделить Украину по этническому или языковому признаку, скорее всего, обречены на провал. Эти результаты также могут объяснить, почему конфликт не вышел за пределы Донецка и Луганска. С высокой концентрацией предприятий, зависимых от экспорта в Россию, Донбасс – в значительной мере субсидируемый и традиционно защищенный от конкуренции, — оказался чувствительным к негативным экономических потрясениям после Евромайдана. Ни один другой регион Украины или бывшего Советского Союза не является столь экономически уязвимым. Без очевидных экономических оснований пророссийские восстания вряд ли произойдут в любом другом регионе Украины.