Европейская Федерация: Левиафан поднимает голову

Рост евроскептических настроений стал одной из наиболее опасных угроз объединенной Европе. Brexit, лидерство Марин Ле Пен на президентских выборах во Франции — свидетельство новой волны кризиса Европейского Союза, игнорирование которой может обернуться самым масштабным процессом дезинтеграции со времен распада Советского Союза.

Экспертная среда уже давно подчеркивает усиление позиций политических партий, которые имеют явную ультраправую популистскую риторику, направленную против дальнейшей интеграции стран-членов ЕС, а порой, и вовсе против самого его существования. Помимо миграционного кризиса, считающегося ключевой причиной роста популярности правого крыла, необходимо сделать акцент на другой проблеме, которая свидетельствует о серьезных ошибках в процессах развития Европейского Союза.

Национальное против наднационального

26 февраля 2017г. итальянская газета La Stampa опубликовала открытое письмо  председателей нижних палат парламентов Франции, Германии, Люксембурга и Италии по случаю 60-летнего юбилея создания Европейского экономического сообщества. В письме парламенты стран-основательниц ЕС призывают к созданию Европейской Федерации: “Именно сейчас настало время перейти к более тесной политической интеграции, к созданию Федеративного Союза государств с большими полномочиями” — говорится в письме.

Не стоит преуменьшать роль этого заявления, так как оно может указывать не просто на новый этап развития Западной Европы, но и на изменения существующего уже несколько веков представления об оптимальной форме государства.

События Французской революции 1789 года стали началом длительного процесса трансформации европейских монархий в ставшие для нас привычными национальные государства (nation-state), которые являются формой репрезентации конкретной нации как группы людей, обладающих общей идентичностью. Стремление к соблюдению естественных прав человека, таких как свобода личности, слова и убеждений — объясняют необходимость перехода к национальной форме государства.

Третья статья французской “Декларации прав человека и гражданина” гласила: “Источником суверенной власти является нация. Никакие учреждения, ни один индивид не могут обладать властью, которая не исходит явно от нации” [1]. Именно идея суверенитета нации над суверенитетом отдельного монарха легла в основу множества восстаний по всей Европе в 1848 году, получивших название “Весна народов”. В дальнейшем эти процессы были продолжены пьемонтизацией (рисорджименто) и пруссизацией, которые повлекли за собой создание, соответственно, объединенных государств Италии и Германии.

Доминирующим чувством, лежащем в основе этих революций, можно считать именно чувство национализма. Американский политолог Джордж Фридман в своей статье “Nationalism Is Rising, Not Fascism” (“Национализм поднимает голову, не фашизм”) указывает на то, что желание национальной самоидентификации, проявляющееся в форме националистического настроения, стало базисом для процессов создания современных либеральных демократий. Характерной чертой многих крупных государств Европы конца 18 — начала 19 века являлась наднациональная форма образования. Большая часть этих государств представляла собой крупные империи, с присутствующей привилегированной нацией, составлявшей большую часть политических элит государства, и множеством этнических групп, которые имели абсолютное численное превосходство в ряде регионов.

Вполне очевидно, что насильственное присоединение территорий, проводимая центром политика ассимиляции, отсутствие права наций на самоопределение — сегодня считаются грубым нарушением прав человека. Однако национальный фактор очень часто игнорировался на протяжении практически всей истории. Таким государственным образованием была Австро-Венгрия, называемая также “лоскутной империей”, из-за наличия в ней более 20 различных этнических групп населения. Наднациональные империи существовали и много лет после окончания Второй мировой войны. Советский Союз представлял собой сильно централизованное объединение 15 республик — своеобразных национальных государств, которые, тем не менее, играли роль периферии перед центральной властью в Москве.

Британский философ Эрнест Геллнер в своей книге “Нации и национализм” первым систематизировал принципы появления феномена национализма. Прежде всего, по мнению Геллнера, национализм заключается в совпадении политической государственной единицы и единицы национальной.

Достижение этого принципа возможно тогда, когда государство является формой репрезентации конкретной политической нации. В такой ситуации, если нация испытывает националистическое чувство, то это чувство — чувство негодования, которое вызвано нарушением базового принципа самоидентификации нации, а также возможности ее самовыражения через собственную политическую единицу государства [2]. 

Борьба национальных и наднациональных форм стала одним из локомотивов процессов разрушения крупных империй, деколонизации и демократизации. Противодействие национальных движений абсолютным монархиям, и центру в целом, приводило к балканизации наднациональных империй, вследствие чего на свет появлялось множество национальных государств. Национальное чувство стало базисом для формирования современных либеральных демократий, в основу которых ложились принципы прав человека, в том числе и безоговорочное право на самоопределение.

Крушение национального государства

Сотни лет после свержения династии Бурбонов во Франции, ликвидации абсолютных монархий в Европе и крушения Советского Союза, казалось бы, постепенно начался процесс трансформации различных государств в национальную форму. Тем не менее, в последнии годы намечается тенденция к переходу к новому феномену — наднациональному государству (supra-nation state), которая особенно заметна в Западной Европе [3].

Формально в мире пока не существует четкой формы наднационального государства, но Европейский Союз стал первым претендентом на получение подобного статуса. Хотя ЕС считается экономико-политическим объединением, он давно вышел за свои первоначальные рамки.

Наличие множества государственных атрибутов: флага, гимна, собственной валюты (среди стран Еврозоны), возможности ведения собственной внешней политики и политики безопасности — делает Европейский Союз государствоподобным образованием, а надгосударственные органы позволяют рассматривать его, как определенный вид федеративного (не в строгом понимании этого термина) объединения стран [4].

Первые попытки превратить Союз в подобие единой федерации имели место еще в 2001 году, когда началась подготовка к созданию Конституции Европейского Союза. В частности, проект конституции предусматривал серьезное развитие институтов ЕС, а также наделение их новыми функциями: учреждалась должность президента, единого Министра иностранных дел, который имел право проводить внешнюю политику от лица стран-членов, кроме этого планировалось и масштабное расширение полномочий Европейского парламента. Несмотря на поддержку многими парламентами, конституция не была ратифицирована из-за ее провала на референдумах во Франции и Нидерландах. В Германии же процесс имплементации был остановлен Конституционным судом.

Тем не менее, лидеры Евросоюза не стали отказываться от идеи расширения институциональных полномочий. В 2015-м году глава Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер призвал к созданию общей европейской армии. Он подчеркнул, что это позволит Европе брать большую ответственность за происходящее в мире, а также позволит наладить сотрудничество в сфере безопасности между странами Евросоюза. Несмотря на то, что главы европейских государств рассматривают армию Европейского Союза лишь как форму сотрудничества в сфере коллективной безопасности — есть полные основания считать, что подобное военное образование будет служить альтернативой НАТО, где Соединенные Штаты Америки уже не будут играть доминирующую роль.  

Не утратил актуальности и план федерализации Европейского Союза. Польская газета Rzeczpospolita в мае 2015-го заявила о том, что Канцлер ФРГ Ангела Меркель и президент Франции Франсуа Олланд направили главе Еврокомиссии Юнкеру план федерализации Европы, который предусматривает усиление сотрудничества в области экономической политики, финансовых рынков и в сфере налогообложения.

Есть ли место Европейской Федерации?

К 2016-му позиции лидеров ЕС значительно изменились. 22 августа на острове Вентотене в Италии произошла встреча президента Олланда, канцлера Меркель и премьер-министра Италии Маттео Ренци. Как уверяет все та же Rzeczpospolita — Олланд и Ренци настаивали на подписании нового “политического пакта” во время празднования 60-й годовщины создания Европейского экономического сообщества. Ренци предложил план передачи Брюсселю новых полномочий в сфере финансов, обороны и миграционной политики. По мнению премьер-министра Италии это бы оживило экономику Европейского Союза, а также предотвратило бы выход других стран вслед за Британией.

Однако никакого подписания на празднованиях, имевших место 26 февраля этого года, не произошло. Министр по европейским делам Италии Сандро Гоци заявил: “В этом вопросе у нас уже есть поддержка Франции. Также нужно убедить Германию”. Очевидно, что Ангела Меркель заняла другую позицию. В самой Германии значительно растет популярность евроскептиков, в частности партии “Альтернатива для Германии” (Alternative für Deutschland), которая на выборах в сентябре 2016 заполучила места в 10 из 16 Ландтагах (земельных парламентах), обогнав в некоторых землях Христианско-демократический союз Меркель. До этого евроскептики получили 7 из 96 мест от Германии в Европейском парламенте.

В такой ситуации канцлер Ангела Меркель посчитала, что любое подобное сближение, особенно в канун выборов в Германии, лишь “добавит веса голосам евроскептиков”. Подобная оппозиция дает основания полагать, что Меркель, по крайней мере в ближайшее время, будет сторонником более прагматичного лагеря, в который в частности входит Польша, где представители партии “Право и Справедливость” (Prawo i Sprawiedliwość) премьер-министр Беата Шидло и президент Анджей Дуда выступают против дальнейшего превращения Евросоюза в федерацию.

Опасение евроскептиков насчет дальнейшей федерализации Европейского Союза и превращения его в наднациональное государство в такой ситуации выглядит вполне обосновано. Основной угрозой, вокруг которой они строят свою полемику, является потеря государственного суверенитета стран, которая будет иметь в случае преобразования Союза.

Хотя для федерализации, в классическом своем проявлении, характерен значительный уровень децентрализации — превращение ЕС в федеративное государство будет означать институциональные изменения, в числе которых введение единого политического органа принятия управленческих решений [4]. В том или ином виде, это вновь создает угрозу потери национального суверенитета, особенно актуальную для многих стран Центральной Европы, численный состав населения и уровень экономики которых уступает странам-лидерам ЕС.

Можно утверждать, что множество наций столкнутся со знакомой угрозой репрезентативности, которая будет заключаться в значительном ограничении их представительства в органах власти, а значит — государство вновь перестает быть формой выражения политической воли.

Угроза потери суверенитета стала одним из основополагающих аргументов сторонников Brexit’а. Наравне с проблемой нелегальный мигрантов, существенное расширение полномочий органов Европейского Союза стало одной из причин роста популярности ультраправых в Европе. Сегодня, именно в евроскептической риторике, несмотря на значительный ее популизм, многие граждане стран ЕС видят альтернативу брюссельской бюрократии. Это бросает серьезный вызов не только планам дальнейшего развития Европейского Союза, но и существованию его, как единой системы.

Примечания